Одно сплошное счастье

А лес обступал, обступал, затягивал в себя. Прекрасный смешанный лес с огромными деревьями, с густым подлеском,
звенящий, гудящий, пахучий, он внезапно раздвигался, и в прорывах просвечивало озеро.

И никого!

Где-то зацокала белка, пробежала кольцом по сосновому стволу, перескочила прямо над оврагом и вот уже цокает на соседней ели.
Он задрал голову и зацокал ей в ответ. Белка насторожилась, замолчала, снова зацокала. "То-то же, понимаешь меня".
Затенькала синица.Он прислушался и опять ответил на ее собственном языке, так что не отличишь.

Пропел и расписался длинным звуком зяблик. Он и ему ответил. Этот язык он тоже понимал. 

 И говорить на нем умел. Наверное даже лучше, чем на человеческом. Да, на лесном языке говорить ему было, пожалуй, проще.
С птицами и со зверьем как-то скорей договоришься, чем с людьми.

Он засмеялся, потом закуковал, потом засвистел иволгой. Это был язык счастья. А все счастливые понимают друг друга.
Счастливые... А часто ли он теперь бывал счастливым?

Мальчишкой, в родной деревне, когда он каждый день бегал в лес, лазил по деревьям, как белка, и, кажется, не боялся ни воды, ни огня,
и ни мороза, ни жары, вот когда он был счастлив каждый день. А теперь... Теперь это, пожалуй, редкость.
Однако птицам отвечать не разучился. Нет, этого уже не отнимешь! Когда он научился этому, он не помнит. Кажется, всегда умел.

У него самого на каждый лесной звук дрожала какая-то особая точка в груди. Вот из этой-то точки и рождалась песня.

Эх, как он редко теперь бывает в лесу!.. Он остановился. Уперся рукой в ствол. Тихо. До чего тихо! Вдруг - ноздри его слегка раздулись,
глаза прищурились: в кустах, метрах в пяти от него стояла лань и, чуть приподняв голову общипывала куст. Увидала его. Замерла.
Отпустила дрожащую ветку. И, совершенно неподвижная, глядела на него.

Он тоже замер. И твердил про себя: "Не бойся, не бойся... Я тебя не то что пальцем - мыслью не трону..."

Лань и не боялась. Господи, какой глаз!

Снова стала щипать куст, спокойно, точно никого и нет рядом. Пощипала и медленно ушла в чащу.

Было однажды - и не здесь, в другом лесу - он медведя встретил. И сам понять не мог, как это было возможно, но он медведя не испугался. Ничуть.
И зверь не напал, не побежал, А поглядел на него и пошел прочь. Да, было и такое. Его это даже не очень-то и удивило.
Зверя он чувствовал. И зверь его чувствовал. Со зверем он был равных. Два зверя. Две живые души...



И дерево - живая душа. В лесу все живое. А дерево, может, больше всего. И все-таки с деревом не так, как со зверем.
С деревом на равных нельзя. Оно другое. И с ним один на один, пожалуй, труднее, чем со зверем. Этого никому не объяснишь.

Он глубоко вздохнул и задумался. Он сидел в шатре огромного вяза, прислонившись спиной к стволу. "Душа-то у дерева, конечно, есть.
А как будто бы и нет. Нет ее отдельно ото всего на свете. Для дерева что он само, что луч заходящего солнца - одинаково.
Что оно, что этот ветерок, или вот тот бархатный холм, покрытый розоватым мхом"

Он вдруг поежился. Точно не от холода. Один раз с ним такое было, и страха никакого не было - одно сплошное счастье. Но это было только один раз.
Он как будто бы сам сошел на нет. И от этого сразу стал всем на свете. Все было, а его не было. То есть он был всем.

Но это было только один раз, а больше не повторялось. И с тех пор он что-то знал, знал какую-то черту, к которой подходить боялся.
Один на один с ЭТИМ, с НИЧЕМ - это трудно. Легче, если с удочкой, даже если не надета наживка, или с книжкой, даже если ее почти не читаешь.
Все-таки еще что-то... Все-таки между тобой и ЭТИМ что-то есть.

     Зинаида Миркина "Озеро Сариклен"